Его мать тоже годилась на роль убийцы. Суетливая, хлопотавшая больше, чем того требовали обязанности хозяйки, говорившая больше, чем того требовало поддержание разговора, Жаклин Симе-онидис была утомительна. Марк отметил ее закрученный точно на затылке пучок, сильные руки, неестественный голос, наигранное оживление, тупую непреклонность, с которой она накладывала каждому его порцию цикория с ветчиной, и подумал, что эта женщина способна на все ради власти, денег и избавления своего недотепы сына от финансовых проблем. Она вышла замуж за Симеонидиса. По любви? Потому что он был отцом известной певицы? Чтобы открыть перед Жюльеном двери театров? Да, у них обоих был мотив и, возможно, предрасположенность к убийству. Но не у старика. Марк наблюдал, как он энергично нарезает цикорий. Властность превратила бы его в законченного тирана, окажись Жаклин более беззащитной. Но нескрываемое горе отца-грека исключало любые подозрения. С этим все были согласны.
Марк терпеть не мог цикорий с ветчиной, если только он не был отлично приготовлен, что относится уже к области фантастики. Он видел, как жадно ел Люсьен, пока он сам давился горькой и водянистой массой, вызывавшей у него тошноту. Люсьен завел разговор о Греции начала века. Си-меонидис отвечал отрывистыми фразами, зато Жаклин не жалела сил, демонстрируя живейший интерес ко всему на свете.
Марк и Люсьен успели на поезд, отходивший в 22.27. Старик Симеонидис, уверенно ведя машину, быстро доставил их на вокзал.
– Держите меня в курсе, – сказал он, пожимая им руки. – Что там у вас в свертке, молодой человек? – спросил он Люсьена.
– Компьютер, а в нем все, что надо, – улыбнулся Люсьен.
– Отлично, – сказал старик.
– Вообще-то Домпьер смотрел папку за семьдесят восьмой год, а не за восемьдесят второй, – сказал Марк. – Будет лучше, чтобы вы знали, может, найдете там что-то, чего мы не заметили.
Марк наблюдал за реакцией старика. Это было оскорбительно, отец не убивает дочь, если он не Агамемнон. Симеонидис не ответил.
– Держите меня в курсе, – повторил он.
За час, проведенный в поезде, Люсьен и Марк не обменялись ни единым словом. Марк любил ночные поезда, Люсьен думал о военных дневниках Фремонвиля-отца и о том, как до них добраться.
Возвратившись в лачугу к полуночи, Марк и Люсьен обнаружили в трапезной поджидавшего их Ван-дузлера. Уставший, неспособный разобраться в полученных сведениях Марк надеялся, что крестный не станет его задерживать. Очевидно, Вандузлер ждал от них отчета. Зато Люсьен, похоже, был полон сил. Осторожно сняв с плеча двенадцатикилограммовую сумку, он налил себе выпить и поинтересовался, где стоят телефонные справочники.
– В подвале, – сказал Марк. – Будь осторожнее, они подпирают верстак.
Из подвала послышался грохот, и показался сияющий Люсьен со справочником под мышкой.
– Мне очень жаль, – сообщил он, – но все свалилось.
Устроившись со своим стаканом на конце стола, он стал рыться в телефонной книге.
– Вряд ли Рене де Фремонвилей очень много, – сказал он. – Если повезет, он живет в Париже. Самое подходящее место для театрального и оперного критика.
– Что вы ищете? – спросил Вандузлер.
– Ищет он, а не я, – уточнил Марк. – Хочет отыскать критика, чей отец подробно описал свои военные годы в записных книжках. Он ни о чем другом и думать не хочет. Молится всем богам древности и современности, чтобы этот отец оказался крестьянином. Это, оказывается, большая редкость. Всю дорогу только и делал, что молился.
– Разве это не может подождать? – спросил Вандузлер.
– Ты отлично знаешь, – сказал Марк, – что для Люсьена Первая мировая война ждать не может. Не уверен, что он вообще отдает себе отчет в том, что она закончилась. Во всяком случае, он весь вечер в таком состоянии. Эта чертова война у меня в печенках сидит. Его интересуют только крайности. Слышишь, Люсьен? То, чем ты занимаешься, уже не история!
– Друг мой, – сказал Люсьен, не поднимая головы и водя пальцем вдоль колонок справочника, – «поиски крайностей вынуждают нас сталкиваться с сутью, которая обыкновенно остается скрытой».
Прямодушный Марк всерьез задумался над этой фразой. Она привела его в смятение. Он спрашивал себя, насколько склонность изучать скорее средневековую повседневность, чем крайние потрясения, могла отдалить его от скрытой сути. До сих пор он всегда полагал, что малое по-настоящему открывается лишь в великом, а великое в малом, как в Истории, так и в жизни. Он как раз пытался взглянуть под другим углом зрения на религиозные кризисы и опустошительные эпидемии Средневековья, когда крестный прервал его размышления.
– Твои исторические грезы тоже подождут, – сказал Вандузлер. – Вы хоть что-нибудь нашли?
Марк вздрогнул. Преодолев за несколько секунд девять столетий, он вновь очутился перед Вандузлером, несколько оглушенный проделанным путешествием.
– Как Александра выдержала допрос? – спросил он неуверенно.
– Как женщина, которой не было дома в ночь убийства.
– Легенек докопался до этого?
– Да. Красная машина была припаркована в другом месте. Александре пришлось отказаться от своих первоначальных показаний, она получила нагоняй и призналась, что отсутствовала с четверти двенадцатого до трех часов утра. Каталась на машине. Больше чем за три часа далековато можно заехать.
– Скверно, – сказал Марк. – И куда же ее занесло?
– Говорит, ехала по направлению к Аррасу. По автомагистрали. Клянется, что не была на улице Предвидения. Но раз она уже солгала… Они уточнили время убийства. Между полуночью и двумя часами ночи. Прямо в яблочко.