Мертвые, вставайте! - Страница 66

– Уверен, что она прячется в роще, – сказал он.

Жюльет обнаружили десять минут спустя. Двое мужчин привели ее, придерживая за руки. Она была покрыта царапинами и синяками и казалась измученной.

– Она… – запинаясь, выдохнула Жюльет. – Я убежала…

Марк бросился на нее и схватил ее за плечо.

– Заткнись! – завопил он, тряся ее. – Заткнись!

– Вмешаться? – спросил Легенек у Вандузлера.

– Нет, – шепнул Вандузлер. – Ничего страшного. Это его дело, его заслуга. Я подозревал что-то подобное, но…

– Надо было мне сказать, Вандузлер.

– Я еще не был уверен. А у медиевистов, надо полагать, есть свои хитрости. Когда Марк начинает выстраивать свои мысли в ряд, то бьет прямо в цель… Он собирает все вместе – все, что под руку попадется, – а потом вдруг прицеливается.

Легенек посмотрел на Марка, застывшего от холода, с бледным в темноте лицом, мокрыми волосами, который продолжал сжимать плечо Жюльет, обхватив его совсем близко от горла рукой с блестевшими на ней кольцами – широкой рукой, которая казалась очень опасной.

– А если он сглупит?

– Он не сглупит.

Легенек все-таки сделал своим людям знак встать вокруг Марка и Жюльет.

– Пойду займусь Матиасом, – сказал он. – Он был на волоске.

Вандузлер вспомнил, что когда Легенек ловил рыбу, он был еще и спасателем на водах. Вода – она везде вода.

Марк отпустил Жюльет и теперь смотрел на нее в упор. Она была страшной, она была красивой. У него заболел живот. Это, наверное, от рома. Теперь она не пыталась двинуться с места. А Марк дрожал. Промокшая одежда облепляла и леденила тело. Он медленно поискал взглядом Легенека среди сгрудившихся в темноте людей. Он обнаружил его чуть поодаль, рядом с Матиасом.

– Инспектор, – выдохнул он, – прикажите копать под деревом. Я думаю, она под ним.

– Под деревом? – сказал Легенек. – Под деревом уже копали.

– Точно, – сказал Марк. – Место, где уже копали, – это место, где никто уже копать не станет… София там.

Теперь Марка буквально трясло от холода. Он нашел бутылочку с ромом и опустошил последнюю ее четверть. Он почувствовал, как голова у него закружилась, ему хотелось, чтобы Матиас развел для него огонь, но Матиас лежал на земле, ему хотелось улечься рядом с ним и, может быть, как следует повыть. Он вытер себе лоб мокрым рукавом левой руки, которая еще работала. Другая рука беспомощно повисла вдоль тела, и кровь стекала ему на пальцы.

Он снова поднял глаза. Она по-прежнему в упор уставилась на него. От всей ее провалившейся затеи осталось только это оцепеневшее тело и ожесточенное сопротивление взгляда.

Потрясенный Марк опустился на траву. Нет, он больше не хотел смотреть ей в глаза. Он даже жалел, что уже успел столько увидеть.

Легенек приподнимал Матиаса, стараясь его усадить.

– Марк… – сказал Матиас.

Этот приглушенный голос встряхнул Марка. Если бы у Матиаса оставалось побольше сил, он сказал бы: «Говори, Марк». Именно так и сказал бы охотник-собиратель. Марк стучал зубами, и слова стали вылетать короткими обрывками.

– Домпьер, – сказал он. – Его звали Кристоф.

Он сидел, скрестив ноги и опустив голову, и пучками вырывал вокруг себя траву. Как он делал возле бука. Он рвал и разбрасывал травинки вокруг себя.

– Он написал Sofia просто через f, без р и без h, – продолжал он рывками. – Но парень, которого зовут Кристоф – Christophe, о, р, h, e – не ошибется в орфографии имени Sophia, нет… потому что там те же слоги, те же гласные, те же согласные, и даже когда ты вот-вот сдохнешь, все равно ты знаешь, если тебя зовут Кристоф, что «София» пишется не просто через «ф», ты все равно это помнишь, и тут он не мог ошибиться, как он не написал бы и свое имя просто через «ф», нет… он писал не «София», он писал не «София»…

Марк вздрогнул. Он почувствовал, что крестный стаскивает с него куртку, затем мокрую рубашку. У него не было сил ему помочь. Левой рукой он рвал траву. Теперь его оборачивали шершавым одеялом, прямо на голое тело, одеялом из грузовика фараонов. У Матиаса было такое же. Оно кусалось. Но было теплым. Он немного расслабился, сжался внутри одеяла, и его челюсть уже не так дрожала. Он инстинктивно не отрывал глаз от травы, чтобы случайно не увидеть ее.

– Продолжай, – снова послушался глухой голос Матиаса.

Теперь все вспомнилось. Он мог говорить лучше, спокойнее и одновременно размышлять, восстанавливать ход событий. Он мог говорить, но не мог больше произносить это имя.

– До меня дошло, – продолжал он тихо, обращаясь к траве, – что Кристоф не мог написать Sofia Simeonidis… Но тогда что же, боже милостивый, что? В слове Sofia буква «а» была нечеткой, петля буквы «f» не закрыта, она походила на большую «S»… и написал он Sosie Simeonidis, «копия» Симеонидис, копия, дублерша… да, вот что он сделал, он указал на дублершу Софии Симеонидис… Его отец написал в своей статье кое-что странное… вроде бы что «Софию пришлось заменить на три дня ее дублершей Натали Домеско, чья отвратительная имитация бесповоротно загубила «Электру»…», и эта «имитация»… было таким странным словом, странным выражением, будто дублерша не просто заменяла, а именно копировала, имитировала Софию с ее черными коротко остриженными волосами, красными губами и шейным платком, да, именно так она и делала… и «копия» – это было прозвище, которое Домпьер и Фремонвиль дали дублерше в насмешку, конечно, потому что она хватала через край… а Кристоф знал об этом, это прозвище было ему известно, и он догадался, но только слишком поздно, и я догадался, и тоже почти слишком поздно…

Марк обернулся к Матиасу, сидевшему на земле между Легенеком и другим инспектором. И еще он увидел Люсьена, который встал позади охотника-собирателя, совсем вплотную, будто хотел дать ему крепкую опору, Люсьен с его разодранным в лоскуты галстуком, его испачканной о край колодца рубашкой, его детской физиономией, разинутым ртом и нахмуренными бровями. Тесно сбившаяся группа из четырех молчащих мужчин, четко выделявшаяся в темноте при свете фонаря Легенека. Матиас казался оцепеневшим, но Матиас слушал. Он должен был говорить.